Этика пищи или нравственные основы безубойного питания для человека

«Природой человек никогда не был приспособлен к тому, чтобы быть плотоядным животным; он не снабжен теми природными особенностями, которыми отличаются хищные и плотоядные породы». Рей

«Человек, будь человечен! В этом твое первое назначение. Мудрость неосуществима вне человечности». Руссо

«Человек есть то, что он ест». Немецкая пословица

Несомненно, также и то, что наши более просвещенные потомки (примерно в 21 веке), изучая летописи 19-го столетия, доклады его ученых обществ, а в особенности социальных и санитарных съездов, с удивлением отметят тот факт, что во всех этих толках и писаниях о социальной и нравственной науке почти нет и помину о серьезном изучении вопроса, который считался, однако во все времена наиболее мыслящими людьми краеугольным камнем всякого общественного и частного благосостояния.

Едва ли удивление уменьшится, когда окажется, что и во всей современной нам литературе (предположив, что значительная ее часть сохранится до того времени) незаметно и следов сознания того, что существуют такие добродетели как гуманность и сострадание по отношению к животным. И это при существовании издавна учрежденной ассоциации гуманитарных реформаторов!

Правда, эта ассоциация немногочисленна и не пользуется властью и влиянием, но все же она протестовала всеми доступными ей средствами против варварской жестокости, преступного расточительства и деморализующего влияния бойни. Она протестовала и устно, и печатно, в брошюрах и трактатах, ссылаясь и на естественные науки, и на разум, и на совесть, и на авторитет глубочайших мыслителей, и на логику фактов, доказывая, наконец, и собственным примером, и примерами множества людей в самых различных частях земного шара, — полную возможность гуманной жизни.

Удивление, вероятно, сменится недоверием, когда потомки наши убедятся из популярной и научной литературы 19-го века в том, что невинные жертвы прожорливости достаточных классов всех стран, подвергавшиеся всевозможным истязаниям, в то же время безусловно признавались современной наукой совершенно подобными по своей организации пожирающему их человеку; как и он, способными чувствовать физическую боль; как и он, наделенными разумом — во многих случаях даже в высокой степени — и не лишенными нравственного чувства.

Нелегко будет поверить людям будущего, что такое знание могло уживаться с нашими кровавыми обычаями; что внешние признаки этого грубого варварства — жертвы стола в виде ободранных трупов — вывешивались напоказ в каждой улице, не вызывая у прохожих никаких признаков ужаса или отвращения, даже среди лиц, претендующих на высшую культуру и цивилизацию.

Но даже и такое необыкновенное притупление высших человеческих чувств у всех классов современного общества едва ли так удивит просвещенное потомство, как тот факт, что всякое общественное собрание или торжество служило предлогом к причинению страданий и смерти массам безобидных и подобных человеку существ, — в то же самое время, когда тут же рядом тысячи людей голодали, не имея чем удовлетворить первейшим жизненным потребностям.

Впрочем, философы будущего усмотрят в последней четверти 18-го века признаки начинающегося поворота в умах. Среди общих варварских обычаев, среди господствующего равнодушия и попрания истины, появляются протестанты, число которых постепенно растет. Уже в начале этого периода возникают ассоциации реформаторов пищи — отпрыски английской ассоциации, основанной в 1847 году и постепенно пустившей ветви в Америку, Германию, Швейцарию, Францию и, наконец, Италию.

Организации эти, хотя и немногочисленные, ревностно распространяют свои принципы и применяют их на практике; в некоторых больших городах, как в Англии, так и в других частях Европы, заводятся преобразованные рестораны, в которых очень многие находят лучшую пищу и более здравые понятия о питании.

Если истину или значение какого-либо принципа, или чувства измерять не по тому, насколько они распространены, а по тому, как относились к ним во все времена самые глубокие и просвещенные мыслители, то не найдется принципа, прочнее обоснованного, чем тот, которые требует радикальной реформы пищи.

Даже самый поверхностный исследователь не может не обратить внимания на число людей, протестовавших против варварского питания мясом.

Но что еще более поражает в этой огромной группе протестующих, так это разнохарактерность составляющих ее лиц: Гаутама Будда, Пифагор, Платон, Эпикур, Сенека, Овидий, Плутарх, Климент Александрийский, Порфирий, Иоанн Златоуст, Гассенди, Мандевиль, Мильтон, Эвелин, Ньютон, Струве, Байрон, Гуфеланд, Грээм, Глейзе, Филипс, Ламартин, Поп, Рэй, Линней, Трайон, Геккет, Клокки, Чэйн, Томсон, Гартлей, Честерфильд, Ритсон, Вольтер, Сведенборг, Веслей, Руссо, Франклин, Говрад, Лэмб, Прессевин, Шелли, Мишле, Лаумер.

Таковы наиболее известные и уважаемые имена, которые мы находим среди торонников преобразования пищи, относившихся с большей или меньшей степенью отвращения к жестокой кровавой системе питания. О многих из тех, кто восставал против мясной пищи, можно сказать, что они восставали вопреки самим себе, то есть, вопреки своим излюбленным предрассудкам, преданиям и софизмам своего воспитания.

Доискиваясь исторического происхождения безубойной философии, мы убеждаемся в том, что западный мир получил ее от пифагорейцев, и что в особенности ее распространению содействовало позднейшее развитие платонической философии.

Этой школе принадлежит заслуга первого систематического изложения теории и практического применения антиматериалистического образа жизни, то есть, первого исторического протеста против практического материализма обыденного питания. Но в течение первых веков христианства последователи этого учения, так много обязанные эссенианскому и платоническому влиянию, не взяли на себя – к неизмеримому ущербу многих пополнений и вопреки мнению некоторых из своих первых и лучших проповедников, напр. Оригена и Климента — пропаганды и развития этого истинного и жизненного спиритуализма. Хотя добродетели «аскетизма», имеющего своим источником эллинизм и платонизм, всегда высоко ценились Церковью, но отличаться этими добродетелями представлялось духовным орденам (теоретически, по крайней мере) или, вернее, только некоторым из них.

Такова была, так сказать, сектантская причина рокового отречения от чистейшего духа новой веры, — отречения, которому содействовали также и другие растлевающие влияния. Одна из причин, удаляющих людей от принципа сострадания к животным, несомненно, коренится в чрезмерном презрении к настоящей, земной жизни и в умалении ее значения сравнительно с жизнью будущего.

«Человек, — пишет доктор Арнольд, — придав такое важное значение будущей жизни и лишив низших существ всякой надежды на нее, как бы поставил их этим вне пределов своего сочувствия и положил основание своей полной неспособности глядеть на низших тварей как на существа одного с ним класса. Многие определяли добродетель так, как определяет ее Пэлей: как праведные дела, которыми человек обеспечивает за собой вечное блаженство. Ясно, что такое понятие исключает бессловесных созданий.»

Отсюда и вытекает тот факт, что гуманность и в особенности вопрос о гуманной пище, — не находит себе места в псевдофилософских понятиях всего периода времени, именуемого средними веками, то есть, с 5-го или 6-го по 16-й век. Действительно, в это время замечается не только полный индеферинтизм, но даже положительное стремление к пущему унижению животных не человеческой расы.

После возрождения разума и науки, в 16-м веке, высокая заслуга первой попытки рассеять долго господствующие предрассудки и мрак невежества принадлежит Монтеню, который по следам Плутарха и Порфирия высказался за право низших рас на сострадание, и — Гассенди, который отстаивал в особенности право безобидных животных на жизнь. Что касается до протестантского учения, то оно, несмотря на свое название, очень мало сделало в смысле протеста против нарушения естественных прав наиболее беспомощных и безобидных членов великого царства живых существ.

Принципы, на которых основана теория преобразования пищи, находят себе подтверждения:

• в сравнительной анатомии и физиологии;
• в гуманности;
• в национальной экономии;
• в национальной реформе;
• в домашней и личной экономии;
• в гигиенической философии.

Все эти основания подробно изложены в нижеследующих страницах. Одни и те же доводы действуют различно на различные умы, и сила каждого довода в отдельности имеет различный вес в глазах людей, смотря по особенностям каждого исследователя. Но в общей сложности эти доводы придают вопросу такой вес, что спокойный и беспристрастный ум не может не обратить на него серьезного внимания. В глазах пишущего эти строки гуманитарные аргументы, о которых идет речь, имеют двойной вес, будучи одновременно основаны на нерушимых принципах справедливости и сострадания — двух существенных начал всякого нравственного учения, достойного этого названия.

Если эти доводы имеют такое ограниченное влияние даже на людей, в общем смысле, гуманных не только по отношению к людям, но и к животным, то это объясняется единственно притупляющей силой привычек и обычая традиционными предрассудками, прививаемыми воспитанием.

Если бы эти люди заставили себя поразмыслить о простой нравственной стороне вопроса, отвлекаясь при этом умом от искажающих влияний, то вопрос этот представился бы им совсем в новом свете.

Впрочем, на эту тему уже было много говорено, и с большим искусством и красноречием, чем на какие претендует пишущий эти строки. Необходимо дополнить лишь двумя-тремя примечаниями то, что уже написано специально об этом предмете.

Обычные возражения против воздержания от мясной пищи можно разделить на две рубрики: ошибочных заключений и обманов. Не подлежит сомнению, что иные исследователи совершенно искренне приводят известные возражения против гуманитарного учения — возражения, не лишенные кажущейся силы. Эти-то ложные заключения и заслуживают серьезного внимания.

Нам возражают, что, при существующих общих условиях жизни на земном шаре, убийство и страдания входят в нормальный и неизменный порядок вещей. В бесконечной цепи сознаний, сильный постоянно и беспощадно пожирает слабого. Отчего же, спрашивается, человеческий род должен составлять исключение в этом всемирном законе и бесплодно противиться природе?

На это можно возразить, во-первых, то, что, хотя на земном шаре, несомненно, с первого же появления живых существ и до настоящей минуты кипит непрерывная и жестокая междуусобная война, однако все же с течением времени замечается ослабление этих жестоких явлений; во-вторых, что хотя плотоядные животные и образуют значительную часть живых существ, но неплотоядные все же составляют большинство; в-третьих, и это всего важнее, что человек, судя по его происхождению и физической организации, принадлежит не к первым, а к последним, и так как он похваляется тем, что он высшее из живых созданий, — похваляется не безосновательно, если брать человеческую природу в ее лучших проявлениях, — то он обязан доказать своим поведением основательность своего притязания на нравственное и умственное превосходство на высшее место и высшую власть в ряду созданий; короче, человек тогда только будет справе приписывать себе нравственное превосходство над всеми живыми существами, когда он по отношению к ним заявит себя благодетельным правителем и миротворцем, а не себялюбивым деспотом.

Рассмотрим другое возражение, на поверхностный взгляд, довольно естественное: если убой животных для пищи прекратится, то откуда же брать мануфактурные материалы для вседневных нужд общественной жизни? Однако возражение это основано на слишком узком понимании фактов и явлений.

Довольно указать на то, что вся история цивилизации, как история медленного, но непрерывного прогресса человечества в искусствах, показывает, что спрос создает предложение, — что только отсутствие спроса оставляет неисследованными и нетронутыми различные вещества и силы, таящиеся в природе. Ни один мыслящий человек, которому известная история наук и открытий, не может сомневаться в том, что средства природы и механическая изобретательность человека почти безграничны. Уже и теперь предлагаются и во многих случаях и употребляются различные неживотные вещества, как суррогаты шкур несчастных жертв бойни, хотя спроса на них еще не существует или существует в рядах безубойников.

Ясно, что если бы спрос на такие суррогаты сделался всеобщим, то между изобретателями и фабрикантами не замедлила бы начаться деятельная конкуренция в этом направлении. И так как переход зажиточных классов от мясной пищи к пище бескровной был бы без сомнения очень медленным и постепенным, то изобретатели и фабриканты вполне успели бы примениться к новому порядку вещей.

Что касается до ходячего заблуждения, выражаемого в вопросах: «Что же мы будем делать с животными» и «На что же они созданы, если не на то, чтобы служить человеку в пищу?» — то на подобные вопросы, свидетельствующие о неправильности философского мышления, или попросту о недостатке здравого смысла, едва ли можно серьезно отвечать. Короче всего, конечно, возразить, что все эти разнообразно терзаемые существа искусственно распложаются в большом количестве только по эгоистическому желанию человека.

Перестаньте искусственно плодить их для мясника, — и число их уменьшится до той нормы, какая необходима для законных и безобидных нужд человека. В сущности, они «создаются» человеком, который совершенно изменил природную форму и организацию их первоначальных типов и изменил не в пользу самих животных. В современном быке, баране и свинье не осталось и следов величия и силы первобытных бизона, американского барана и дикого кабана.

Остается опровергнуть еще одно ложное мнение новейшего происхождения. Образовалась ассоциация (надо признаться, немного запоздалая) из нескольких санитарных реформаторов, требующая «реформы боен» и, между прочим, основывающая свое требование и на гуманных соображениях.

Одно из второстепенных предложений ее состоит в том, чтобы варварскую жестокость боен смягчить отчасти или вообще введением более быстрых и менее мучительных способов убивания скота, чем повсеместно принятые нож и топор. Всякий, даже и слабый признак пробуждения общественной совести, хотя бы только в наиболее мыслящей части общества; всякое признание прав низших существ хотя бы на некоторое внимание и сострадание, если не на полную справедливость, — не могут не приветствоваться всеми гуманными людьми.

Поэтому и всякое предложение, клонящееся к уменьшению огромной суммы жестокостей, которым постоянно подвергают низших животных скупость, обжорство и грубость человека, не могут не встретить сочувственного отклика в нашем сердце.

Нельзя, однако, предположить, что одна попытка в некоторой только степени уменьшить жестокость и страдание, в сущности, вовсе не необходимая, способна удовлетворить совесть и разум развитого человека. Напрасно думают люди, более чувствительные, в которых варварский обычай бойни будит некоторые угрызения совести, — напрасно думают они, что можно уменьшить жестокости, не лишая себя роскошного мясного стола!

Громадный спрос на мясо, постоянно возрастающий с возрастанием народного благосостояния и благодаря вредному примеру богатых классов; громадное развитие торговли «живым товаром», вызывающей перевозку его массами по железным дорогам и на кораблях, невообразимые ужасы которой никакое перо не в состоянии передать; полная невозможность надзора и регулирования этой варварской торговли, даже при серьезном желании сделать это; закоснелое равнодушие влиятельных классов к этому вопросу, — все это достаточно показывает неосновательность ожиданий и надежд хотя бы на некоторое смягчение жестокости в обращении с низшими животными. Короче, эти попытки суть только заплаты на изношенном платье, пластыри на безнадежно-гниющей ране, — и цель их сводится в сущности только к компромиссу со своей совестью. Запущенные болезни исцеляются лишь радикальными средствами. Разлагающуюся язву человеческой жестокости нужно исцелить в самом ее корне.

Бойня, источник зла, должна быть совершенно уничтожена.

Один из красноречивейших проповедников гуманной жизни справедливо сказал, что путь к реформе пищи ведет ступенями, и если бы люди поднялись хотя на первую ступень, то и этот шаг не остался бы без мирового значения. Нечего и прибавлять, что важнейшей ступенью была бы та, которою люди навсегда оставили бы за собой варварский обычай убивать себе подобный существ: млекопитающих, птиц и рыб.

Скажем еще два слова и плане нашего настоящего труда. Из цитируемых авторитетов мы, по необходимости, исключили писателей и ученых, находящихся в живых, как ни многочисленны и ни важны их мнения в разбираемом вопросе, иначе размеры этой книги, и без того уже перешедшие за пределы нашего первоначального плана, стали бы еще больше.

За исполнение его, за выбор и состав материала отвечает один компилятор, и сознавая, что труд его далек от той полноты, какая имелась в виду, он претендует лишь на заслугу тщательного выбора и полного беспристрастия. Некоторые повторения, по необходимости, вызываемые самим характером сюжета, объясняются отчасти также и тем, что труд этот первоначально печатался на страницах журнала «Dietetic Reformer», в который он периодически восставлялся в течение пяти с лишком лет.

Мы надеемся, что значительных ошибок не встретится в этом труде; во всем же остальном мы полагаемся на искреннее и беспристрастное отношение к нашему труду критики и публики.