Введение

"Обучение детей" - это книга, написанная Фрэнсис Партлоу в 1903 году. Это одно из ведущих произведений в области педагогики и детского развития, которое оказало огромное влияние на понимание принципов и методов обучения младших школьников.

В своей книге Партлоу исследует различные аспекты образования детей, основываясь на своём обширном опыте в области преподавания и наблюдения за развитием детей. Автор рассматривает такие важные аспекты, как психологические особенности детей, методы стимулирования и мотивации учебной деятельности, создание эффективной учебной среды и развитие творческого мышления у детей.

Книга "Обучение детей" является ценным руководством для педагогов, родителей и всех тех, кто интересуется процессом обучения и воспитания детей. Она предлагает читателям практические советы и рекомендации, основанные на научных исследованиях и проверенных методах, которые помогут создать оптимальные условия для полноценного развития и успешного обучения детей.

Книга "Обучение детей" Фрэнсиса Партлоу является неотъемлемой частью канона педагогической литературы и до сих пор остаётся актуальной и ценной для всех, кто стремится дать детям лучшее образование и помочь им раскрыть свой потенциал.

С нарастающим к Вам уважением, Михаил Титов (МТ), Казань, 15.01.2024

Предисловие

Когда компания Psychic Research Company попросила меня изложить в виде книги свой опыт, связанный с обучением моих детей, мне не показалось, что я могу сообщить что-то достойное внимания учеников Нового Мышления. Но когда я задумался о том, что ничто из того, что происходит в нашей жизни, не приходит к нам случайно, мне показалось, что у меня есть послание, которое я могу дать миру таким образом и которое может стать средством привнесения счастья в некоторые дома, где сегодня царит разлад; и даже более того, я стал достаточно честолюбив, чтобы надеяться, что несколько слов, проведённых здесь, могут принести огромную пользу в развитии характера тех, кто сегодня является детьми, но которые в конечном итоге станут отцами и матерями будущего поколения. Осознавая эту ответственность, я постаралась изложить в этой небольшой книге простым языком той, кто говорит так, как чувствует, правила поведения, которые создали и закрепили тесную близость и любовь, существующую между моими детьми и мной самой; любовь, которая была для меня таким большим утешением, что в самые мрачные часы несчастья она сама по себе была достаточна, чтобы поддержать меня, и давала мне такое душевное удовлетворение, какого не могли обеспечить самые простые обстоятельства.

Теперь, когда моя работа по обучению и уходу за этими детьми почти завершена, я, как никогда прежде, осознаю, что долг каждой женщины - в какой-то степени отделить себя по духу от своих детей, чтобы её взор всегда был ясен там, где речь идёт об их лучших интересах, и чтобы никакое облако эгоизма не заслоняло лучей истинной материнской мудрости.

Я думаю, что миссия высшей фазы Нового Мышления заключается в том, чтобы донести до сознания каждого человека убеждение, что мы - лишь инструменты для развития других, и что чем больше мы будем придерживаться этого идеала, тем лучше будет в конечном итоге для нашего собственного духовного просветления, и только таким образом исполнится пророчество Писания: "Кто потеряет жизнь свою, тот обретёт её".

Когда мои дети достигнут возраста, в котором они больше не будут нуждаться в моём внимательном руководстве, я буду надеяться, что мне хватит сил, чтобы полностью исключить свою личность из атмосферы, как это можно назвать, их поведения, потому что мне очень хорошо видно, что материнская любовь, которая защищает, заботится и помогает развивать характер в детях, становится слабостью, а не силой, когда приходит время для этих детей развивать ту силу самоутверждения и индивидуальность, которые подходят им для участия в битве жизни.

Я слишком часто замечаю, что сильная мать делает слабого ребёнка, но к чести матери можно сказать, что это происходит не от небрежного отношения к своему отпрыску, а от слишком рьяного стремления оградить и защитить ребёнка от всех бед и постоянно взваливать на себя бремя его боли и проблем.

Я считаю, что самый трудный урок для матери заключается в том, что она должна уже в самом начале понять, что никогда не сможет без конца изливать свою любовь на своих детей. Она должна быть ограничена, чтобы не стать для ребёнка слишком большой опорой.

Я постаралась сделать последующие страницы как можно менее автобиографичными, события моей жизни касаются только меня, но сознаю, что многим это чтение покажется банальным и не имеющим смысла. Однако я надеюсь, что найдутся те, кто найдёт на её страницах именно те слова совета, которые необходимы для того, чтобы довести до совершенства работу по развитию характера тех, кто должен стать нашим преемником в качестве представителей молодёжи, мужчин и женщин нашей нации.

ЧИКАГО, февраль, 1903 г.

Глава 1. Первые шаги

Вспоминая собственное детство, мне почти трудно распознать в представшей передо мной картине, изображающей маленькую девочку деликатного телосложения, гордую своими амбициями, которую родители постоянно гладили и баловали, предвестие взрослой женщины. Ответственность и обязанности были не для меня. Моя любовь к отцу и церкви, похоже, была тем якорем, который исправил тенденции своенравного поведения, ставшего ещё более своенравным из-за потворства, которое повсеместно оказывалось мне.

Сейчас мне кажется, что осознание своего первого долга пришло ко мне с рождением моей маленькой дочери, которую я боялась даже больше, чем любила. Безмерная ответственность, возложенная на меня, в сочетании с моим полным отсутствием знаний о том, что связано с воспитанием детей, была просто непреодолимой. Я чувствовала всю серьёзность ситуации настолько, что уже не надеялась, что смогу снова улыбаться, и это чувство стало ещё сильнее, когда я поняла, что это долг, от которого я не могу уклониться или переложить его на плечи отца и матери. Во мне преувеличился природный инстинкт матери - защищать своё потомство, и я постоянно прикладывала к этому крошечному человеку успокаивающие сиропы и всевозможные виды детского питания, одинаково опасаясь, улыбнётся ли он мне или заплачет, и полностью ожидая, что его постигнет какая-нибудь ужасная или неслыханная участь в виде голодной смерти или её обратной стороны - перекармливания. Однако, к счастью, мы привыкаем к любым условиям, и хотя мой ребёнок всегда был для меня диковинкой, я с благодарностью могу сказать, что она жила и процветала, а моя любовь охватывала её с каждым днём всё больше и больше.

Я обнаружила, что уже в раннем возрасте её требования ко мне постоянно возрастали пропорционально тому, как я им подчинялась; более того, она проявляла все признаки того, что превращается в тирана, и имела склонность разрыдаться, если считала, что ею хоть на мгновение пренебрегают. Тогда я решила, что нет ничего лучше, чем начать всё делать правильно, и решила ради моей малышки пресекать любые проявления привязанности с моей стороны, рассчитанные на то, чтобы вызвать в ней это постоянное и ненужное требование внимания с моей стороны, и, тщательно определившись с тем, какой курс я должна выбрать, я села, так сказать, наблюдать за результатами. С тех пор ребёнка не укачивали и не брали на руки, за исключением случаев крайней необходимости.

Во время этой процедуры, конечно, приходилось выдерживать долгие периоды плача, и мне было очень трудно это выдержать. Каждый крик находил отклик в моём сердце, и совесть укоряла меня за возможную холодность по отношению к ребёнку в его горе. Не будет пустым звуком сказать, что я страдала гораздо сильнее, чем она, но я, к счастью, смогла сдержать себя и заметила среди первых проявлений, что ребёнок плакал гораздо сильнее, когда мог видеть меня. В течение недели или около того приступы плача становились всё реже, и я утешала себя мыслью, что следую правильной линии поведения, отвечающей её интересам.

Очень скоро она поняла, что её призывы к вниманию бесполезны, и стала развлекаться, любуясь своими маленькими розовыми пальчиками, одновременно воркуя про себя в истинно детской манере, пока случайно не заметила меня, и тогда её маленькие ручки неуверенно затрепетали, а на милом личике, которое так недавно было украшено улыбками, появилось выражение страдания. Затем она издавала журчащие звуки, словно упрекая меня в отсутствии заботы и ласки. Я ни разу не откликнулась на это требование, как бы оно ни было необходимо в тот момент, и она часто погружалась в сон, вызванный истощением. Думаю, что в те времена я часто уступала бы, если бы мне не была дана необыкновенная сила в этой моей первой попытке направить волю дочери от её собственных нынешних интересов к её будущему благу.

Я заметила, что по мере того, как она училась полагаться на себя, она придумывала множество маленьких способов развлечь себя, которые становились всё более и более изощрёнными по мере того, как она училась ползать, а затем и ходить.

Я придаю огромное значение этому первому уроку самоконтроля, который был дан ей, и называю его первым шагом в становлении её характера. Он заложил уверенность в её способности позаботиться о себе, а также уверенность во мне, когда она обратилась ко мне за поддержкой в важном действии или искусстве ходить прямо. Уже тогда, хотя я ничего не знала об учении Нового Мышления, мне было ясно как кристалл, что целью появления этого ребёнка на Земле было развитие её индивидуального характера, и я чувствовала, что мне доверено священное доверие - помогать ей в меру своих сил и возможностей. Проходило много долгих часов, когда я сидела в одиночестве и планировала, как лучше укрепить себя в намеченной мною линии поведения.

Сравнивая записи с другими матерями, я пришла к выводу, что для ребёнка очень естественно ожидать присутствия и получать его даже во время игры, и я слышала, что многие матери бросали свою работу каждый раз, когда их дети обращались к ним с подобным призывом, хотя и упрекали ребёнка за то, что он их прерывает. Я пришла к выводу, что это учит ребёнка пользоваться материнской привязанностью, развивает в нём властную манеру поведения и привычку требовательности, что в конечном итоге, несомненно, принесёт ему большой вред. Если следовать этой линии, то со временем это должно привести к тому, что ребёнок возьмёт управление делами в свои руки, поощряя неуважение к материнскому руководству. Понимая это, я очень рано начала приучать свою маленькую Гарриет не беспокоить меня по пустякам, которые она могла бы сделать сама и обходиться без них до тех пор, пока я не буду в состоянии удовлетворить её желания. Если она при этом хныкала и плакала, я не обращала на неё ни малейшего внимания, пока она не брала себя в руки и не просила меня о помощи в своей лучшей манере, которая, как она поняла, была единственным способом завоевать мой интерес. Когда она, таким образом, показывала, что ей не по себе, я не переставала обращаться к ней со всей вежливостью и почтением, приличествующими взрослому человеку, желая, таким образом, не только справедливо разделить с ней её интересы, но и внушить детскому уму, что мелочи жизни можно делать так же вежливо и правильно, как и серьёзные вещи, которые должны быть сделаны позже.

Я помогала ей чинить сломанных кукол и с интересом занималась строительством разрушенных домов. Я серьёзно доказывала ей необходимость быть доброй к "кошечке". Я рассматривала картинки, представленные в её книжках со сказками, и, словом, никогда не отказывала в своём искреннем интересе к малейшим вещам, которые привлекали её внимание. Очень легко и очень опасно для матери оттолкнуть своего ребёнка и отказать ему в интересе к мелочам, которые составляют мир малыша, а потом, когда ребёнок подрастёт, жаловаться, что он не доверяет своей матери.

Я заметила, что, когда Гарриет падала и ушибалась, она редко пыталась плакать, если не была уверена, что я рядом, чтобы поднять её и одновременно сказать ей, как мне жаль. Вскоре я убедилась, что даже такой способ был неверным, и, как только я игнорировала подобные вещи, она начинала сама подниматься, а слёзы появлялись очень редко. Если появлялся синяк, я тут же целовала его, и этого было достаточно для мгновенного излечения. Вскоре она перестала искать или ожидать от меня какого-либо иного утешения, кроме бальзама этого целебного поцелуя, который был так же применим к ушибленной голове её куколки, как и к её собственной. Эту власть и нежную беспечность, если можно употребить это парадоксальное выражение, она, в свою очередь, дарила своей кукле, делая и говоря для неё и с ней то же самое, что я делала и говорила для неё, прекрасно подражая моим манерам, а в некоторых случаях с тем же нежным интересом и вниманием.

Так я поняла, что являюсь для этого крошечного существа идеалом материнства и отвечаю за формирование в ней характера. Дети подражают, как обезьяны, и впечатлительны, и мы не можем быть слишком внимательны к тому, какой пример подаём им в младенчестве.

Гарриет научилась не только развлекаться, но и поддерживать себя в чистоте, и стала по собственному желанию предлагать мне небольшие услуги, которые, хотя они часто были для меня неизбежным недостатком, я приветствовала и благодарила её за это. Я поощряла мотив, побудивший её предложить свою помощь, говоря ей, что она мне очень помогает и что я не понимаю, как раньше могла обойтись без её услуг. Если она проявляла какие-то признаки нежелания, я не всегда замечала их, а точнее, совсем не замечала, положительно показывая ей, что, по моему мнению, моя малышка рада оказать такую большую помощь своей матери.

Когда мои друзья и посетители рассказывали мне, как непослушны, непокорны и доставляют много хлопот их дети, я тут же пользовалась случаем, чтобы рассказать Гарриет, какая она заботливая и послушная; как она всегда убирает свои игрушки, а также делает множество мелочей, чтобы помочь мне в течение дня. Возможно, матерям было не так приятно слушать это, как Гарриет, но я не могла упустить возможность преподать урок полезного внушения. Возможно, накануне вечером она проявляла желание быть непослушной в каких-то мелочах, например, рано ложилась спать с недоброй милостью, но всегда после того, как я хвалила её в присутствии других, в этот вечер её маленькие ручки обхватывали мою шею с заверениями, что она сразу ляжет спать и не доставит своей дорогой маме никаких хлопот; и тогда я целовала её и говорила ей, как светло и радостно мне от её доброты. Она всегда чувствовала себя вознаграждённой за свои усилия и ложилась спать очень счастливым ребёнком, и я никогда не укладывала её в её маленькую кроватку, не заверив её, что она самая лучшая из девочек, которая делает меня счастливой, ложась спать без единого слова упрёка: ни у кого никогда не было такой послушной и заботливой девочки, повторяющей всё, что она сделала в тот день, хорошего и доброго, и не упоминающей ни о чём, что было не так хорошо, что, в сущности, напоминало о недостатках. Обняв меня за шею, она всегда обещала завтра постараться ещё больше.

Сейчас мне приятно вспоминать, что мы с ребёнком ни разу, даже по сей день, не расставались на ночь без поцелуя на прощание и пожелания счастливых снов для обоих.

По мере развития её характера я заметила склонность к озорству. Помню её опущенное лицо, когда я застала её за поеданием сахара и торопливой работой, боясь, что её поймают. Я подхватила её на руки и отнесла в свою комнату, где должны были решаться всё серьёзные проблемы её маленькой жизни. Я усадила её перед собой и серьёзно сказала: "Есть маленькие непослушные феи, которые велят маленьким девочкам делать то, за что их мамы не могут их любить, а есть маленькие добрые феи, которые очень сожалеют и знают, что маленьких девочек нельзя любить, если они не делают того, что хотят их мамы. Ты захочешь всегда делать то, что говорят тебе добрые феи. А когда ты вырастешь и станешь женщиной, все плохие феи уйдут, потому что ты больше не будешь делать то, что они хотят. Каждый раз, когда они будут приходить к тебе, что бы они ни хотели сделать, чтобы ты была непослушной, ты сразу же беги к маме, и я позову добрых фей, чтобы они помогли тебе прогнать непослушных фей, и тогда мы все будем счастливы". Маленькая головка прижалась ко мне поближе, всхлипывая от жалости к непослушным феям, которые не любили её маму, и пообещала больше никогда их не слушать.

Таким образом, я пыталась донести до неё, что в конфликте между добром и злом, даже в мелочах, мама должна быть и всегда будет её лучшим другом и советчиком, и что у неё не должно быть секретов от мамы, и она не должна бояться рассказать ей все. Лучше всего, если наши дети станут нашими самыми близкими друзьями.

Глава 2. Взращивание

Когда родился мой второй ребёнок, мальчик, мне показалось, что мои обязанности намеренно приобрели другую форму. К тому времени я уже достаточно освоилась с обычными обязанностями матери по отношению к своим детям, но мой первый ребёнок был очень крепким и здоровым, в то время как мой маленький сын был хрупким и нежным до крайности. Боялись, что он не выживет, и этот страх перерос в ужас из-за бездумной жестокости людей, настаивавших на том, что они считали непременным результатом хрупкости телосложения ребёнка. Меня мучили их обратные внушения, как мы называем это сейчас, но в то время у меня не было названия, хотя я в полной мере ощущала их действие. Однако моя материнская любовь казалась достаточно сильной, чтобы бороться с этим страхом, и я старалась всегда успокаивать свой разум, когда находилась рядом с ним, полагая даже в то время, что всё, что я чувствовала сама, должно передаваться с большей или меньшей силой маленькому мальчику, который зависел от меня. Ужасно тревожно думать, что маленькая жизнь, за которую мы отвечаем, может быть загублена каким-то физическим состоянием, над которым мы, кажется, не властны, и, помимо слабых внушений моих друзей и гостей, я обнаружила, что мне пришлось встать на защиту ребёнка против многих средств, которые они прописывали или хотели прописать ему. Они доказывали необходимость лечащего врача и доверительным шёпотом рассказывали мне, что бы они сделали на моём месте. Они уверяли меня, что он долго не проживёт, и пытались утешить, говоря, что лучше пусть он уйдёт сейчас, чем вырастет мужчиной и будет огорчать и тревожить моё сердце.

Однако я с благодарностью могу сказать, что их предчувствия не оправдались. Недели перешли в месяцы, а месяцы - в годы, и он жил и рос, несмотря на все их прогнозы. Разве не удивительно, что люди здравомыслящие, которые в иных случаях проявляют очень благосклонное сочувствие и доброту, когда их сердца трогает рассказ о страданиях, проявляют так мало здравого смысла в присутствии больных и страдающих? Может быть, они не понимают огромной важности произнесённого слова? Неужели они не понимают закона внушения? Неужели они не видят, что произнесение депрессивных слов вызывает реакцию против них в сознании человека, которому они говорят? Самые непопулярные люди в мире, если не брать более высокую точку зрения, - это люди, которые постоянно предчувствуют. Они настолько угнетают, что их общества избегают все, у кого есть выбор, и самые милосердные из нас не могут сделать для них ничего лучшего, чем внутренне содрогнуться при их приближении.

Мне кажется, так же легко рассеять свет и солнечное сияние жизнерадостным оптимистичным взглядом на вещи, как и усилить хмурость и депрессию тех, с кем мы общаемся. Как я ни старалась, я так и не смогла искоренить в своём сердце обиду на тех людей, которые, возможно, с самыми добрыми намерениями, пророчили моему сыну опасность и смерть.

Маленький мальчик, Эрл, плакал гораздо чаще, чем Харриет в его возрасте, и был совсем другого нрава. Он был гораздо настойчивее и решительнее в своём желании добиться своего. Поэтому мои методы воспитания пришлось перестраивать в соответствии с его характером, и обычная мать сказала бы, что я была излишне сурова. Однако я так хорошо доказала преимущества своего метода обучения в случае с Гарриет, что почти не обращала внимания на чьи-либо советы или критику, предпочитая следовать "внутреннему свету" как своему проводнику в этом вопросе.

Я обнаружила, что мои соседи и друзья стараются оправдать ребёнка, утверждая, что его обычная капризность объясняется его физическим состоянием. Я внимательно наблюдала за ним, чтобы выяснить, прекращается ли его плач, если я беру его на руки, и начинается ли он снова, когда я кладу его на кровать. Я обнаружила, что это именно так, и в результате приняла решение о своём курсе. 

Гарриет тогда было всего четыре года. Моё воспитание научило её не раздражать меня, и она не могла понять, как этот маленький брат может находить видимое удовольствие в поступках, столь противоречащих тому, чему её учили. Она пыталась успокоить его, когда он плакал, говорила, чтобы он был хорошим мальчиком и сразу засыпал, "чтобы мама его любила". Трудно было заставить её понять, что он не может понять её, но вскоре он научился смотреть на неё от меня, зная, что она ответит на его призывы, и он громко плакал, пока она не появлялась и не пыталась его успокоить.

С течением месяцев его призывы становились всё чаще и чаще, и, очевидно, в нём зарождался эгоистичный характер, способный возобладать над лучшим и более самоотверженным нравом сестры, которая, не понимая, что происходит, становилась служанкой его желаний. Я была начеку и не замечала ничего подобного, но странно, как коварно расцвёл и разросся этот недостаток с его стороны. Забота Гарриет о нём имела для меня то преимущество, что избавляла меня от неприятной необходимости так часто поправлять ребёнка, и это действительно факт, что я долгое время не замечала, какая серьёзная ситуация складывается. Однако, обнаружив свою ошибку, я сразу же постаралась исправить её, но это оказалось гораздо сложнее, чем я предполагала: мальчики по природе своей более эгоистичны и упрямы, чем девочки. Я сожалела о том, что изо дня в день не выискивала в его характере недостатки, пока эти сорняки не успели так буйно и пышно разрастись в саду его маленького ума.

Кроме того, у него появилась склонность быстро забывать, и, возможно, уже на следующий день после того, как его поправили за провинность, он обнаруживал, что делает то же самое. Он, похоже, не уважал мои «желания», как Гарриет; или, говоря точнее, хотя он, казалось, остро чувствовал это до поры до времени, эффект был очень скоротечным. У меня не было ориентира, которому я могла бы следовать в этой дилемме, и "свет внутри" в то время горел для меня тускло, или, в лучшем случае, его излучение происходило приступами. Казалось, не было никакого устойчивого света, к которому я мог бы обратиться, и мне оставалось только выработать какой-то метод, с помощью которого я могла бы воспитать в нём уважение, которое, как я чувствовала, он должен был питать ко мне, если бы не стал рабом своего эгоизма. Множество мелких происшествий, из которых состоял день, продолжали открывать мне новые черты характера в обоих моих детях, и когда я искала среди своих друзей параллельные случаи, я находила их слишком часто, но не находила в них такого руководства, которому бы я хотела следовать. Я нашла много матерей, которые, как и я, были в растерянности, пытаясь понять, как правильно управлять несколькими детьми, чьи склонности отличались друг от друга.

Линия управления, которая казалась благоприятной для наилучшего развития одного характера, казалось, работала во вред другому. Одного хлестали, другого ругали, третьего уговаривали. Снова брошенная на произвол судьбы, я, как обычно, села, чтобы в одиночестве разобраться в этом вопросе. Я пришла к выводу, что эти двое детей - маленькие мужчина и маленькая женщина, имеющие своё мнение и личные права, которые, хотя и не озвученные, требуют уважения, как и мнение старших. Я рассуждала сама с собой, что, хотя старшие могли, благодаря своей силе и мудрости лет, требовать и даже отстаивать свои права, мы должны быть более осторожны, чтобы защитить этих маленьких мужчин и женщин из-за их неспособности защитить себя, и под этим я подразумеваю, что мы должны быть особенно осторожны, чтобы не унизить их таким резким обращением, как розги или ругань. Мне казалось, что мы ставим под угрозу их независимость и уважение к себе, когда заставляем их подчиняться, не приглашая их к сотрудничеству в этом вопросе. Хотя я не рассуждала так, но теперь мне кажется, что просвещённый дух эпохи полностью поддерживает практику урегулирования для разрешения споров, а урегулирование, когда оно сводится к своим основным характеристикам, действительно является методом выслушивания обеих сторон и взаимного согласования способа, который сохранит самоуважение и независимость спорящих сторон. Таким образом, в случае с моими детьми я стремилась выступать в роли арбитра между их лучшими и худшими "я", внушая им мудрость или целесообразность определённого курса и приглашая их помочь мне укрепить их лучшие "я" для их непосредственной или конечной выгоды. Я старалась укрепить в них уважение к себе, никогда не позволяя себе относиться к любым их предложениям с тем превосходством, которое отрицает отрицание, признавая, что многие из недостатков, которые они демонстрировали, были лишь отражением недостатков во мне, которые могли бы ускользнуть от моего внимания, если бы они так близко не подносили ко мне зеркало. Я старалась искоренить эти недостатки в себе, чувствуя, что, улучшая свою жизнь, я помогаю своим детям строить свою по лучшему образцу. Теперь моя линия поведения была чётко определена, и я не позволяла ничему сбить меня с пути.

Я убедилась и до сих пор убеждена, что любовь и уважение - величайшая из контролирующих сил. Влияние порки или брани поистине эфемерно, и, помимо того, что оно оказывает влияние на мать, причиняющую таким образом боль своему ребёнку, оно порождает в сознании малыша страх и бунт, и, что ещё хуже и смертельно опаснее, оно порождает потерю независимости, самоуважения и силы характера. Выпоротый ребёнок говорит: "Подождите, пока я стану достаточно взрослым, и я буду делать всё, что захочу", и это означает разрыв священных уз, которые должны связывать мать и ребёнка.

Я начала учить своих детей тому, как ценно для них данное мне честное слово и как необходимо хорошо подумать о последствиях, прежде чем его дать. Когда они нарушали его, а они нарушали, я проявляла величайшее разочарование, демонстрируя чрезмерную скорбь, чтобы заставить их понять ценность их соглашения со мной. Я также старалась никогда не подводить их в любом соглашении, которое заключала с ними. Мне приходилось слышать, как матери дают обещания своим детям, просто чтобы успокоить их на время, не намереваясь когда-либо выполнить своё слово; несомненно, они полагались на то, что обещания забудутся прежде, чем их придётся выполнять. Но память ребёнка цепкая, и мало кому из тех вещей, которые обещаны ему для будущего удовлетворения, позволено томиться в беспамятстве. Это значит нарушить веру в ребёнка, и мы не вправе ожидать, что он сделает для нас больше, чем мы готовы сделать для него. Я никогда не становилась беспечной, как это делали матери, и благодаря своей симпатии к детям я могла поставить себя на место ребёнка, который, как я слышала, говорил матери: "Ты обещала порыться в своих вещах и найти мне несколько кусочков шёлка, чтобы сшить одежду для моей куклы сегодня днём, а теперь ты уходишь, и мне нечего делать!" 

Мать, возможно, не обратила внимания на это заявление, но она закладывает семя недоверия в сознание своего ребёнка, и это принесёт горькие плоды. Я осмелюсь принять за аксиому, что каковы бы ни были наследственные склонности детей, что бы ни делали, думали или говорили их предки, разум ребёнка - это как лист воска, на котором можно написать всё, что угодно. Не менее верно и то, что необученные и невоспитанные дети по необходимости эгоистичны. Они не признают никаких инстинктов или законов, кроме закона самосохранения. Это "Я - для себя, а остальные – в никуда!".

Наш долг как матерей - посеять доброе семя, чтобы урожай зёрен заглушил плевелы. Небрежность является причиной гораздо большего числа плохих детей, чем наследственность.

Склонность к порокам любого рода, которая является крайним следствием наследственного влияния, всегда можно искоренить в детском сознании путём правильного воспитания, но пусть ни одна мать не думает, что её ребёнок, оставленный без присмотра и заботы, сам по себе разовьёт в себе прекрасный нрав. На запущенных землях сорняки растут легче, чем зерно. Я полагаю, что женщины всегда будут существами настроения, но матери обязаны быть очень внимательными к своим детям и следить за тем, чтобы они не находили выражения в их голосе в присутствии детей. Очень легко поспешно и грубо говорить с ребёнком, когда нам самим плохо или тяжело, но я с благодарностью вспоминаю, что приучила себя никогда не проявлять беспечности в этом вопросе, каким бы ни было моё душевное состояние в данный момент.

Я старалась неизменно демонстрировать своим детям внешне спокойное хорошее настроение. Меня шокировало, когда я замечала в других семьях, как беспечная, раздражительная мать подражает в выражениях своему беспечному, раздражительному ребёнку. Я видела, как ребёнка наказывали за проявление такого настроения, когда в той же беседе я обнаруживала его источник в разговоре матери.

Начав воспитывать своих детей в духе уважения к равным и друзьям, я требовала от них такого же уважения в ответ. Однако здесь я обнаружила разницу в этих двух детях. Гарриет, казалось, хотела всегда угодить мне, в то время как Эрл, желая иногда быть в моей оценке на высоте, время от времени проявлял небрежность к моим чувствам. В таких случаях я выражала величайшее изумление тем, что он способен так себя вести, зная, чего я от него ожидаю, и отказывался от одобрения или похвалы до тех пор, пока он по своей воле не приносил извинения. Извинения, разумеется, были немедленно приняты, а виновный вновь вошёл в доверие, и ему было очень ясно сказано, какого высокого мнения я теперь о нём придерживаюсь. Более того, каждый проступок, прощённый таким образом, считался похороненным и больше никогда не упоминался. 

Чтобы отучить высшее и лучшее "я" Эрла от неприятных наклонностей, укоренившихся в его натуре, я придерживалась плана, согласно которому его грубые качества относились к какому-то другому мальчику, который не мог рассчитывать на любезность и внимание со стороны такой великой леди, как я.

Всякий раз, когда он забывал сделать для меня какие-то мелочи, которые он мог сделать очень легко, а я должна сказать, что он забывал очень часто, я звала его к себе и, когда он приходил, говорила: "Маленький мальчик, не мог бы ты позвать моего графа. Он слишком большой джентльмен, чтобы позволить своей маме делать то, что он мог бы сделать для неё; кроме того, он слишком сильно её любит". Когда он ещё колебался, а я должна признаться, что он очень часто колебался, я просила его пойти и найти моего милого, маленького джентльмена, который всегда был так добр к своей маме и сестре. Эрл уходил ненадолго, а потом возвращался ко мне с приятной уверенностью, что добрый Эрл здесь и готов с радостью выполнить поручение. Я заверяла его, что знаю, что мой Эрл никогда не подведёт, и, обняв меня за шею, он обещал лучше заботиться о своей маме и следить, чтобы ни один плохой мальчик не приближался к ней, чтобы снова её ослушаться. Тогда он снова стал бы стараться быть тем мальчиком, которого я любила и считала своим.

Однако любовь не всегда было так легко завоевать, и когда это дурное настроение прочно овладевало им, я обнаруживала, что моё самое сильное оружие - унижать этого плохого мальчика, принимая его просьбы о внимании с полным презрением. Я никогда не целовала плохого мальчика и не любила его, и вскоре он обнаружил, что ему гораздо приятнее быть другим, более джентльменским малышом, которого всегда любили и уважали.

⭐ Конец бесплатного фрагмента книги. Если Вы хотите прочитать её полностью - купите её! ⭐

А далее вас ждёт:

Введение 
Предисловие 
Глава 1. Первые шаги 
Глава 2. Взращивание 
Глава 3. Укрепление связей 
Глава 4. Сгибание веток 
Глава 5. Утверждение «Я» 
Глава 6. Вселенская мать 
Глава 7. Плоды философии 
Глава 8. Смерть и после 
Глава 9. Магнетизм характера 
Глава 10. Применение истины 
Глава 11. «Ты можешь» и «Ты будешь» 
Глава 12. Вхождение в тишину 
О переводчике 
Правила и учение Дома Камбо 
Читайте другие книги автора